Один из центральных вопросов, поставленных в творчестве Хаяо Миядзаки — стоит ли жить в этом мире? Создавая то или иное произведение, режиссер пытается ответить на данный вопрос, затрагивая разнообразные проблемы, в том числе, тему «утопии».

Первая самостоятельная попытка создания утопии — это знаменитое произведение «Навсикая из Долины ветров» (1984).

В Долине ветров ощущается гармония, в которой уживаются природа и человеческая цивилизация. Люди выращивают цветы и виноград возле речки, протекающей в роще, радуются новой жизни, с благодарностью называют своего недавно родившегося ребенка в честь ветра. Ветер непосредственно связан с главной техникой для жизнеобеспечения Долины — мельницами.

Однако Долина ветров находится в постапокалиптическом мире, сформированном в результате так называемых «Семи дней Огня» — вспышки кризисной ситуации, созданной индустриально-технологической цивилизацией, которая уничтожила природную среду и родила чудовищ. В этой парадигме Долина подвергается постоянной угрозе катастрофы, причиняемой природными стихиями, а именно, «Фукай» — ядовитым лесом, соседствующим с Долиной ветров. Казалось бы, Долина вполне безопасна, потому что ветер оберегает жителей от зараженного воздуха из леса «Фукай». Но, когда направление ветра изменяется, то жители начинают волноваться: в самом деле, по словам Навсикаи, «<…> отравлена земля. Даже в нашей Долине», в итоге некоторые жители страдают от болезней (князь Жиль и рука труженика-Гора).

Тем не менее, мирный народ стремится к компромиссу. Путешествуя по странам, мудрец Юпа Миральд посвящает всю свою жизнь поиску ответа на вопрос: «Обречен ли весь род человеческий от него [леса — М.Х., Т.Щ.] погибнуть?». Навсикая, княжна Долины ветров, также ищет путь гармонии человечества с природой. Она трудится ботаником — вечерами исследует растения леса «Фукай» и разрабатывает к ним противоядия в своей лаборатории. И, наконец, в дальнейшем, она открывает тайную суть леса, которую долго не мог постичь учитель Юпа: «Он вырос, чтобы очистить мир, который отравили люди. Деревья забирают яд из земли, умирают и вместе с ним превращаются в чистый песок. <…> А жуки охраняют лес»[1]. Усилиями народа Долины ветров реализована как бы »золотая середина». Однако ее сохранение оказывается сложным, поскольку причина нестабильности и опасности жизни народа не ограничивается внутренним состоянием общества, относящегося к окружающей природной среде.

Спустя некоторое время после выхода фильма в свет, состоялась дискуссия Миядзаки с американским писателем Эрнестом Каленбахом. В ней режиссер «Навсикаи» рассказал о сложности потребностей человеческой цивилизации: «Однако возможно ли нам остаться на Земле, если мы будем сохранять лишь всякие полезные вещи, созданные современной цивилизацией, отбросив и скорректировав некоторые пороки человечества? Нет. Думаю, невозможно. <…> Наверное, это может удовлетворить лишь жизнь индивидуума, но не наш мир в целом»[2].

Долине угрожает военное вмешательство опасного геополитического соседа — королевства Тольмекии. При этом Миядзаки не отрицает важность вооружения. В Долине ветров есть ружья и летательный аппарат с оружием. При нападении чужаков в энергичных деревушках Долины поднимается дух сопротивления. Это не агрессивный инстинкт, а проявление защитной реакции местного народа, который делит свою судьбу с природой. Судя по всему, вооружение у Миядзаки должно сопровождаться готовностью рисковать своей жизнью ради защиты чего-то важного. В этом смысле оружие в Долине соответствует жертве. Сочетание этих двух элементов воплощается в образе Навсикаи и Юпы Миральда.

Внутри Навсикаи — стихийная сила: когда убили князя Жиля, ее гнев доходит до того, что она мгновенно убивает четырех солдат Куротавы. У близкого друга ее отца, лучшего фехтовальщика Юпы, есть «клинок из панциря Ома», который может пробить даже керамические латы, которыми вооружены подчиненные Ксяне воины.

Но всё же они не встают на тот путь, куда зовут их скорбь и гнев. Навсикая с глубочайшей материнской любовью обращается не только к народу Долины. Более наглядно это показано в манге. Вспомним, как Навсикая спасает жизнь «Старшины Сэтору», который в обмороке называет ее «мама»[3]. Другой, кто также обращается к ней: «Ты правда моя мама» (IV, 50) — это Титан, воплощение всеразрушающей силы, стремление к которой, пожалуй, потенциально скрывается в каждом из нас. Но Навсикая относится к нему с любовью, называя его «Омой», что обозначает на древнем языке Эфталя — «невинность»[4] (IV, 145). В художественном сознании Миядзаки всякое существо изначально рождается невинным, несет в себе нежность и нейтральность. Главное, как к нему относиться. Манга заканчивается не всемирной катастрофой, влекущей за собой конец света, а развязкой со словами: «Мы должны жить» (IV, c. 271). Ксяна окончательно объявляет своему народу, что они вернутся домой, чтобы открыть «дорогу справедливости» (IV, c. 270), которую ей проповедовал умирающий у нее на руках Юпа («Тебе к лицу путь справедливого правления, не путь Асуры»; IV, c. 131).

* * *

Тема «утопии» рассматривается в иных ракурсах в следующем произведении режиссера — это приключенческий фильм «Небесный замок Лапута» (1986).

Начнем наш разговор с предварительных сведений: что такое Лапута? Ведь это важно, поскольку в фильме мы встречаем прямую отсылку к мировой классике. Речь идет об ирландском писателе-сатирике, общественном деятеле, авторе знаменитых «Путешествий Гулливера» (1721—1725, опубл. 1726) — Джонатане Свифте (1667—1745).

Лапута — это столица Барнибани, где живут, в том числе, сомнамбулические ученые, которые стремятся только к отвлеченным знаниям («Все их идеи непрестанно вращаются около линий и фигур»[5]) и не обращают внимания на обогащение культурной жизни своего общества: они не умеют «наслаждаться обыкновенными удовольствиями и радостями жизни» (с. 331). Создав образ Лапуты, Свифт, как человек эпохи Просвещения, бьет тревогу: в юмористических описаниях Лапуты и жителей-ученых скрывается острая критика самодостаточности и автономности науки, что характерно для эпохи Возрождения, вплоть до современного писателю периода, поскольку мыслителей тех времен мало интересовала социально-общественная жизнь народа. Например, из-за своего умозрительного характера философский рационализм был доступен лишь узкой аудитории и был оторван от проблем социального и индивидуального бытия человека, т.е. получается такая формула: «наука ради науки». Отсюда можно и предположить, что корень названия острова — La puta — относится к слову  «проститутка» (хотя оно в «Путешествиях Гулливера» объясняется по-другому).

А для следующей — просветительской — эпохи было характерно стремление внушить широкому кругу людей живой интерес к знаниям, сопровождаемых действием. Яркий представитель века Разума, немецкий философ Иммануил Кант (1724—1804) в статье «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» (1784) обращается к публике с призывом: «Просвещение — это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине — это такое, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Решись быть мудрым! Имей мужество пользоваться собственным умом [курсив наш — М.Х., Т.Щ.]! — таков, следовательно, девиз Просвещения!»[6].

Хотя главный герой миядзаковской «Лапуты» родился уже в середине XIX столетия (обращаем внимание на надпись на фотографии Лапуты, снятой отцом Падзу: «1868. 7.»), смелый и деятельный мальчик, Падзу — это один из детей, питавшихся духом эпохи Просвещения и стремящихся к истине. Вместе с тем, он будущий инженер-авиаконструктор, ученик Даффи, мастера шахтёрской печи. По словам Миядзаки это эпоха, когда «механизм и техника еще содержали в себе свою прелесть и наука не всегда приносила нам несчастье»[7]. Падзу читает по ночам при свете свечи «Путешествия» Свифта, в его сердце всё время горит «страсть, оставленная отцом»[8] к еще невиданной Лапуте. Это естественная, и вместе с тем интеллектуальная потребность человечества, которая оформляется Свифтом во фразе «жажда видеть свет» (с. 309).

Помимо Падзу в фильме появляется мечтающий о Лапуте деятельный энтузиаст — это наследник Лапуты Ромуска Пало Ура Лапута, т.е. полковник Муска. Знаток древних языков, начитавшийся разных книг «интеллектуал», Муска воспринимает окружающий мир сквозь читательский опыт, переносит литературные схемы во внешний мир[9] — и перед нами получается безумное, но уже не комическое, а гротескно окрашенное донкихотство. Миядзаки предупреждает: «Мечта таит в себе безумие. Изображая ее, мы должны не скрывать и ее яд. Стремление к чему-либо слишком прекрасному порой превращается в ловушку жизни. Тяга к красоте обходится слишком дорого»[10].

Лапута первых веков своего существования представляла собой некое воплощение научно-технических достижений, скрывающих в себе разрушительную силу, чьей «красотой» восхищается Муска. Отметим, что, видимо, человечество, которому удалось достигнуть высшей точки развития технологии, пренебрежительно относилось к природе:  изначально в Лапуте природы как таковой не было. В начале ленты показывают некую историю о небесных островах, и мы видим, что в них природа существует весьма в ограниченном виде.

Однако в теперешней Лапуте очень сильно ощущается течение времени, в котором обитают живые существа, в том числе роботы. Хотелось бы предположить, что после ухода своих хозяев, некоторые из роботов «деградировали» или видоизменились по законам природы, в результате чего в них просматривается некая доброта. Изначально люди изобрели, по словам Ситы, «бедных роботов», чтобы «помыкать» ими для военной цели. Но в теперешней Лапуте, давно покинутой людьми, роботы живут вне зависимости от них. Вместо жадного и эгоистического существа теперь природа культивирует в них живое ощущение и передает им свое чувство любви. И роботы принимают свою судьбу и умирают, когда природа сообщает о конце жизни. Это нечто большее, нежели разрушение механизма или угасание его функций. Точнее говоря, это — естественная смена времени, связанная с природой, и потому робот живет своей настоящей жизнью со своими друзьями, не забывает о печали прошлого (могила друзей-роботов) и, тем самым, знает смысл появления новой жизни (защищает гнездо малиновки). Это не появление некоего искусственного интеллекта, программированного по утилитарно-прагматическим нам целям, а возникновение мирного и разумного существа[11].

Таким образом, у Миядзаки природа и наука могут органично сосуществовать, не исключая друг друга. После заклинания разрушается нижнее полушарие Лапуты, и его мощная отрицательная сила исчезает вместе с Муской, который хотел злоупотребить ею. Однако, сам кристалл, не разрушаясь, останется — это воплощение тайны нашего света, которая таит в себе чудеса и прелесть. И вместе с ним в Лапуте останется окруженное садом огромное дерево и одно из детищ научной технологии нашей цивилизации… Обратим внимание на действительно знаменитый и волшебный кадр: когда Падзу и Сита уезжают из Лапуты, мы увидим в саду робота вместе с птичками и белко-лисами, несущего цветы к могиле покойных друзей.

Следует ли разочаровываться в том, что утопия-Лапута не имеет отношения к человечеству? Миядзаки ставит перед собой особую задачу: показать, сколько прекрасного есть в нашей жизни. Это чудо никогда не исчезнет и даже после катастрофы вновь и вновь рождается, поскольку существует наш мир.

Если говорить о гармоничном сочетании природы и науки, то любопытно взять другой образец — «Мой сосед Тоторо» (1988).

Казалось бы, в деревне «Тоторо» господствует природа. Но такой взгляд оказывается весьма поверхностным. Она в «Тоторо» изображается очень слабой. Подобно «Лапуте», на самом деле, ощущается невозможность совершенно мирного сосуществования природы и человечества[12]. Вспомним, когда семья Кусакабэ переезжает, по словам Канты, в «Домик призраков», в тот же день уходят испуганные Маккуро-Куроскэ (чернушки).

Тем не менее, волшебство природы не угаснет и в фильме «Мой сосед Тоторо». В нем упоминается тема прелести нашего мира, которая проявляется в синтетической гармонии природы и науки-техники. Здесь речь идет об эпизоде, где добрая старшая сестра дает зонт Тоторо. Зонт — это одно из изобретений человеческой цивилизации, противостоящее природе. Любопытно отметить, что при открытии зонта Тоторо немного пугается непривычного звука. Но, как мы видим, он сразу же привыкает к вещи, подаренной человеком, начинает даже радоваться тому, как капли дождя стучат по зонту. Тоторо дает Сацуки желуди. И спустя несколько дней происходят чудеса: перед глазами маленьких сестер вырастает волшебное дерево и вместе с Тоторо они совершают ночной полет («Мэй! Мы стали ветром!»). Чтобы жить хорошо на свете, вовсе не следует контролировать природу, пугать других мощью Титана или легендарным оружием летающего острова, а только подарить немного добра и тепла природе.

* * *

В фильме «Принцесса Мононокэ» (1997) отношения природы, науки и человеческой цивилизации оказываются более сложными.

Городок Татараба — это утопия, где спокойно могут жить слабые. В ней господствует госпожа Эбоси, управляющая этим обществом, оторванным от других миров. Для Эбоси история человечества — это печальный рассказ о социальных язвах (эксплуатация женщин, дискриминация больных и т.д.), о которых сама история старалась не писать[13], рассказывая лишь о великих именах. Глубокая скорбь и гнев могут мотивировать всеуничтожающую силу, убирающую любое препятствие на пути к своей цели. К этому прибегают некоторые персонажи творчества Миядзаки. Это, например, Ксяна, Наго-но-Ками, в том числе, госпожа Эбоси. По-видимому, у нее в жизни также случилось какое-то событие, которое глубоко ранило ее душу, и которое стало стимулом создания утопичного общества[14]. Для идеологии Эбоси горе угнетенного коллектива важнее, чем страдания индивидуума. Вспомним направленную Аситаке реплику, уникальную своей невероятной психологической точностью: «Учитель нашелся. Не показывай свое мелочное [курсив наш — М.Х., Т.Щ.] несчастье!». В этом смысле очень показательно, что Эбоси строит сад, в котором находится маленький домик, окруженный несколькими растениями. В нем — больные последней стадии заболевания, которые ждут свою смерть. Но она доверяет им — даже дает оружие на окончательную доработку.

Несмотря на то, что у жителей Татарабы есть ролевое отличие, их взгляд на жизнь совпадает друг с другом. Все члены общества с уважением относятся к своей хозяйке, которая регламентирует образ жизни, отличающийся от других миров именно тем, что в нем нет такого понятия: «Мясо слабого — добыча сильного». Эта идея проявляется, например, в том, что в Татарабе отсутствует монетарная экономика: внутри общества деньги не имеют никакого значения. Деньги не могут заменять другие вещи, соответственно, каждая продукция и деятельность являются необходимой составляющей единицей, без которой общество обрушится. Справедливый взгляд на деятельность любой области жизни Татарабы оценивает и женщин, которые работают и день и ночь: «тут хоть кормят досыта да мужики не обижают».

Однако утопия, созданная Эбоси, далеко не самостоятельная, а во многом зависит от других миров. С одной стороны, ей удается отталкивать мир самураев, где насилие и несправедливость угнетают слабых. Но, с другой стороны, Татараба полностью подчиняется ему в отношении производства продуктов питания: сама еду не производит, а покупает ее. Цикл хозяйственной жизни общества, зависимого от мира самураев, вынуждает идти и на более отвратительный контакт с другим мирком: разрушение природной среды для производства железа.

В «Принцессе Мононокэ» живая связь человеческой цивилизации с природой очень важна. А искусственно-идеальный мир не рифмуется гармонично с природой, а создает диссонанс. Ложный и мнимый утопичный идеал, враждебный природе, у Миядзаки ни в коем случае не оправдывается, а подвергается критике. Именно противоречивость приведет Татарабу к кризисной ситуации.

Следует отметить, что утопия, построенная в соответствии с идеологией Эбоси, изображается весьма иронично. С одной стороны, правда, что народ в каком-то смысле живет человечно и весело под властью Эбоси, которая дает своему народу право на существование, а с другой — эта «идеальная» жизнь останавливается как бы в настоящем времени.

В обществе ощущается отказ от исторического прошлого или, говоря точнее, выход из истории: в нем нюансы прежних социально-общественных и нравственно-психологических черт народа стираются и нейтрализуются во имя справедливости. Татараба находится как бы в конечном пункте своего исторического развития, в ее текущей современности чувствуется завершенность. Соответственно, исчезает и граница между настоящим и будущим. Обратим внимание на то, что в обществе отсутствуют дети. Если учесть этот страшный факт, то веселость народа порой приобретает гротескную неестественность. Создается такое впечатление, что перед нами — некая коллекция распятых бабочек в стеклянном ящике.

Нельзя упускать из виду, что из-за вышеупомянутого временного размывания или некоего состояния безвременья в Татарабе волей-неволей происходит культурный геноцид. Правда, в ней наблюдаются некоторые признаки народной культуры: пирушка мужчин и пение женщин. Однако первое оказывается проявлением человеческой веселости на примитивном уровне. А пение женщин Татарабы имеет строго практическое, а не эстетическое значение:

Раз, два — даже детки могут плавить.

Три, четыре — ну, а черти будут плакать!

Мы, женщины Татара, зарабатываем золото —

Железо днём и ночью превращаем в меч!

Во-первых, в этой песне отражается идеология Эбоси: внушить женщинам гордость за то, что нынешняя жизнь обеспечивается именно благодаря им — тем, кто плавит «татара» (т.е. железо), превращающееся впоследствии в «меч» (т.е. оружие). Во-вторых, пение дает общее настроение, объединяющее всех женщин, и повышает продуктивность их работы.

Практическое значение имеет и одежда народа. Она однообразна, унифицирована и разделена по некоторым ролям работы. Также отметим, что в поселении Эбоси отсутствует письменная культура: неужели Эбоси, человек с эрудицией, презрительно относилась к просвещению? Однако в фильме мы не встречаем традиции словесности. В Татарабе существуют лишь какие-то доходные книжки или хозяйственные записи, написанные Эбоси, Гондза и теми, кто раздает продукты.

Отсутствие дыхания культуры в дальнейшем повлекло бы за собой тяжелые последствия: обесценивание человеческой личности, унификацию, ведущую к всеобщему обезличиванию. Это уже частично обнаруживается в моменте, когда Эбоси безжалостно бросает Короку и некоторых товарищей после нападения Моро. Ей всё равно, потому что найдется замена.

Ради сохранения своей утопии Эбоси начинает склоняться к более кощунственной идее — убийству бога («Без своего бога Мононокэ и демоны превратятся в обычных зверей»). Но природа уже не может терпеть жадность человечества. Обратим внимание на персонажей-Шёдзё, охраняющих леса. Это острое предупреждение Миядзаки. Они хотят силу, как у человечества. В отличие от гармоничного сочетания в аниме «Лапута» и «Тоторо», соединение отрицательной стороны человеческого разума и природных стихий привело бы нас к катастрофе, подобной «Великому Вору» Ом (яп. Дай-Кай-сё), или к еще невиданной нами ситуации.

Однако природа обладает не только стихийной силой, но и материнской любовью, разрешающей наши ошибки:

Истинное сердце,

Скрытое за скорбью и гневом.

Его знают лесные Духи —

Только Мононокэ [15].

Подобно лесу «Фукай» («Навсикая из Долины ветров»), природа, соседствующая с обществом Эбоси, восстанавливает и возвращает себя на прежнее место. Как отмечено выше, есть маленький сад в Татарабе, но там мы не видим ни одного дерева. После «смерти» Сисигами и очищения земли чудесным образом повсюду возникает природа. Появления детей будут ждать еще несколько месяцев, но в конце ленты сотворится еще и другое «чудо»: внимательный зритель заметит вылеченного больного, который до вчерашнего дня только уныло слушал шаги приближающейся смерти. Матушка-природа дает будущее и Аситаке, говоря — «живи». Природа переменила намерение Эбоси: «Ладно, начнем всё заново, построим село лучше прежнего».

Противоестественен ли такой поворот, в том числе, в идеологии у Ксяны и Эбоси, которые изначально стремились к реализации своего царствования? Кажется, нет. Ведь, нам свойственно амбивалентное отношение к жизни: любовь и ненависть, добро и зло, созидание и разрушение, надежда и отчаяние, умирание и воскрешение, радость и печаль… Это то человеческое начало, без которого не поймешь прелесть жизни.

Казалось бы, попытка создания утопии в творчестве Миядзаки не удалась, и в дальнейшем данная тема уходит из его творчества. Однако она не является для режиссера окончательной целью при сотворении его волшебного мира. Ведь, создавая свои произведения, Миядзаки нашел своего рода истину, которая стала бы ответом на поставленный вопрос: «У всех нас есть незаживающая рана, и она всё время кровоточит. Но почему же мы, несмотря ни на что, так и не научились радоваться рождению детей? Когда они появляются на свет, в них заложено столько возможностей. Они — живое доказательство того, что мир прекрасен…»[16]. На первый взгляд, людские миры суровы и жестоки: родная деревня Аситака-хико сталкивается с угрозой нападения других, более крупных стран, в других деревнях постоянно происходит война. Но обратим внимание на то, что в этих же суровых людских мирах есть дети…

После фильма «Принцесса Мононокэ» Миядзаки как бы смирился с действительностью, где происходят ужасы: он перешел от проблемы социально-общественной жизни к быту индивидуальной жизни. «Всё, обличения уже достаточно, — говорит режиссер после выпуска в свет «Принцессы Мононокэ», — А дальше нам, каждому человеку, нужно подумать, что теперь надо делать в повседневной жизни своими собственными силами»[17].

Авторы: Масатака Хикита, Татьяна Щепкина

Первая публикация: Студия GHIBLI: Хаяо Миядзаки, Исао Такахата https://vk.com/wall-183732_44183

06.09.2014.

  Примечания